Женщина
Рассказ
Перевод Гаухар Хасановой
Ступая на самые кончики пальцев, он вышел в кабинет. Перед тем как прикрыть дверь, оглянулся и посмотрел в спальню. В свете уличного фонаря, перемешанного с комнатной темнотой, едва угадывались силуэты предметов. На одной стороне широкой кровати, чуть слышно дыша, спала жена. На тумбочке возле изголовья в граненом стакане покоилась ее искусственная челюсть. Мужчине даже показалось, что он различает желтоватый цвет челюсти. Словно это осколок зуба мамонта, умершего миллион лет назад…
В кабинете он не стал зажигать свет. Здесь он может ходить с закрытыми глазами. Вот книжные стеллажи, протянувшиеся вдоль всей стены, письменный стол, кресло… телефон…
«Наверно, уже поздно, – подумал он. – Десять, или… уже одиннадцать?..» И все же его указательный палец нервно пробежался по кнопкам. Длинные-длинные гудки…
А в ушах отдается: долго, долго, долго…
Он откинул со лба редкие седые волосы. Ладонь была мокрой.
Наконец в трубке послышался женский голос:
– Алло?..
– Венера…
– Кто это?
– Альберт… – Он попытался сглотнуть ком, вдруг образовавшийся в горле… Голос его прервался. Но он с усилием взял себя в руки. – …Марленович. – Теперь голос окончательно вернулся к нему и звучал вполне бодро. – Венера, это я, Альберт Марленович… Ты прости, что беспокою так поздно…
Трубка молчала.
– Венера!
Где-то там, на другом конце города, женщина торопливо швырнула несколько фраз:
– Я же сказала вам! Не надо беспокоить меня ни поздно, ни рано. Неужели вы ничего не поняли?!
Короткие гудки, словно молоточки, застучали по мозгу. Альберт Марленович в замешательстве взял со стола очки и надел. С удивлением уставился на свои белевшие в полутьме пальцы, сжимавшие подлокотник кресла. Какая-то горячая волна внутри него пошла к голове, раздувая вены на шее.
Она…Она… За кого она его принимает? Его – Альберта Марленовича Нагаева! Профессора Нагаева! Кто она такая? Чтобы так бесцеремонно разговаривать с ним?
Шлюха!
Потаскуха…
До сих пор ни одна женщина не смела так грубо отвергать Альберта Марленовича.
«Наверно, это и есть старость… Неужели жизнь прошла?» – От этой мысли у него похолодело в груди. – Женщины все равно что кошки… Такое чувствуют сразу.
В животе снова образовалась горячая волна. Нет… Пока это еще не волна, а… словно комок огня… Сейчас от него начнут растекаться вверх волны. Не отдавая себе отчета, Нагаев взял в руки ручку. Но вдруг – словно пчела его укусила – бросил ее на стол. Ручка звонко щелкнула, а толстое стекло, которым был покрыт стол, нежно звенькнуло.
Эту ручку ему подарила Венера…
– Золотое перо, – сказала она. – Пусть все, что ты напишешь им, будет на вес золота.
– То, что я пишу, бесценно, – высокомерно ответил тогда Нагаев.
Венера рассмеялась, высоко вскинув подбородок – такой круглый и красивый.
– Почему ты смеешься?
– Мужчины о себе такого высокого мнения…
– Если сам себя не похвалишь, кто похвалит?
– Я тебя похвалю… – И Венера снова беспричинно засмеялась.
Нагаев внимательно посмотрел на нее. Черные как смола волосы, на глаза падает челка, как у подростка, изящные брови вразлет… на дне черных глаз затаилась чуть заметная усмешка. Вот крылья ее вздернутого носика чуть задрожали, и что-то странное начинает твориться в его старом сердце, черт побери!.. Маленький рот, сочные губы – они словно созданы только для того, чтобы пить через соломинку благородный коктейль… Что знает Нагаев об этой женщине?
Он, разумеется, попытался расспросить ее…
Но Венера снова прыснула:
– У меня, как и у вас, творческая работа, не казенная… Я интересуюсь психологией людей.
– Ты прямо как Зоя Космодемьянская… – Нагаев сделал вид, что обиделся. – Она тоже не сказала немцам свое настоящее имя, назвавшись Таней. Представь себе: ее вешать собираются, а она имя свое скрывает…
– Женщина даже перед самой смертью должна оставаться таинственной.
– Как бы ее ни звали, для немцев она все равно оставалась поджигательницей, – сказал Нагаев, решив блеснуть эрудицией перед этой кривлякой. – Местные жители сами выдали ее. Кому хочется в середине зимы остаться без всего на трескучем морозе? Ладно еще народ не забил ее сразу до смерти, а то жили бы мы сейчас без одного героя.
– А зачем она поджигала дома?
– Чтобы пробудить в народе ненависть к фашистам…
Такую логику Венера не совсем поняла. И вообще, ей уже порядком поднадоел разговор о какой-то девице, погибшей бог знает когда.
Нагаев прикусил язык. Ну какой нормальный человек станет говорить на подобные темы с такой соблазнительной женщиной, как Венера?! А о чем тогда говорить? Вот именно в такой интимной ситуации – тет-а-тет, – когда рядом с тобой красотка, и у нее время от времени подрагивают крылья носа… скажите, о чем можно говорить?!
Он этого не знал. О чем же он часами разговаривал с девушками в молодости? Ведь тогда ночи пролетали незаметно. Значит, дело было не в словах…
Всем известно: чем большую чушь ты несешь, тем более ты интересен женщине. Потому что слова – это лишь прелюдия… Соловей тоже не вкладывает в свое пение какого-то философского смысла, у него ясная цель: он призывает соловьиху к совокуплению… И замолкает, добившись своего. Впрочем, до пения ли, когда в гнездышке появляются птенцы? Надо же их кормить!
Оказывается, Нагаев даже не представлял себе, насколько трудно подобрать пустяковые темы для разговора. Нельзя же все время твердить: я тебя люблю…
Говорят, конечно, что влюбленные не нуждаются в словах… Но вряд ли это правда. Иначе не были бы созданы поэмы и песни о любви. Если полено горит в печи от любви, что в этом интересного?.. Кроме тепла, конечно…
– Почему ты замолчал? – спросила Венера. – Тело твое здесь, а сам ты…
– Я и сам здесь.
– Нет, ты где-то далеко, со своими мыслями. Для тебя нет никого интереснее самого себя. Я это поняла при первой же встрече.
Нагаев покраснел.
– Это смущение, – солгал он. – Я как подросток, впервые прикоснувшийся к девичьей руке. Честное слово…
Венера на этот раз не рассмеялась.
– Не волнуйся понапрасну, – сказала она. – Ты уже не подросток.
Нагаев внутренне сжался: «Намекает на мой возраст…»
Наверняка это так. Все-таки женщины бывают скрытно жестокими. Они любят ущипнуть невзначай. Но Нагаев тут же нашел себе утешение: раз подкалывает, значит, неравнодушна! Это для человека немолодого – тоже радость.
Нагаев хоть и старается не думать на эту тему, но возраст свой помнит. А уж враги наверняка помнят хорошо. Сидят, подлецы, и считают, наверно, на пальцах, сколько ему еще осталось до пенсии. Да и как не считать? Ведь Альберт Марленович – директор крупного института. Человек в обществе не последний, разумеется. И он уже чувствует, как пыхтят и наступают ему на пятки более молодые. Но ничего, вот так пыхтя и наступая на пятки, они и сами скоро дойдут до пенсионного возраста! Не им решать, кто должен сидеть в кресле директора, это решают наверху. А у тех, кто наверху, и у самих возраст… Ну, скажем, они и сами не совсем молодые.
Нагаев даже получал удовольствие, наблюдая за нетерпеливыми взглядами своих сотрудников. Они считают себя бог знает кем! Непризнанные гении, видите ли… Но разве станет серьезный ученый протирать штаны в его институте?..
Послышался голос Венеры; он доносился откуда-то издалека, словно из тумана.
– Алло, алло! Ты где?
– А?
– Вылезай, вылезай из себя!
Нагаев сделал вид, что смеется.
– Вот спасибо, – сказал он. – Я и в самом деле задумался.
– Что же это за мысли, если ты даже меня забыл?
– В моем возрасте… – Нагаев правдоподобно вздохнул. – Известно, какие мысли приходят в голову в моем возрасте… – И добавил просто: – Я о работе задумался.
– Я о тебе ничего не знаю… – В черных глазах Венеры заплясали светлые искорки. – Расскажи, где ты работаешь, где живешь, семейное положение?..
Нагаев невольно улыбнулся.
– Я ученый…
– Профессор, что ли? – Венера захлопала в ладоши. Ее щеки разрумянились.
Ах как хороша она была в эту минуту! Нагаев едва удержался, чтобы не прижать к себе ее стройное тело… прямо тут… посреди улицы… на глазах у прохожих… сжав ладонями ее чуть обозначенные груди…
С усилием сбросив оцепенение, он кивнул:
– Да, и профессор… – Он не любил говорить о своей научной деятельности. Впрочем, какая деятельность? Разве у руководителя остается время заниматься наукой? К тому же он ненавидит и свою науку, и ученых, работающих в этой области, считая их горлопанами и бездельниками.
Вся жизнь прошла среди них! А ведь он был достоин больших дел и высоких кресел, но ему не удалось подняться выше – не дали.
И в самом деле, внешность Нагаева – стройного, словно свечка, с серьезным выражением лица, – была ничуть не хуже, чем у какого-нибудь министра. Даже невысокий рост украшал его. Наверно, поэтому сотрудники его института за глаза называли его Наполеоном; он знал об этом прозвище и даже втайне немного гордился им.
– Квартира у меня в центре, на улице Щапова, – продолжил он рассказ о себе. – Два ребенка, взрослые уже, живут отдельно.
Он не стал пересказывать ей, какими способами добывал детям квартиры. Хотя похвастаться очень хотелось! Почему-то перед этой полузнакомой женщиной ему хотелось казаться большим и влиятельным человеком. Впрочем, ведь так оно и есть!
– Ах какой ты важный! – сказала Венера и мягкой ладошкой любовно похлопала его по щеке. – Вы, мужчины, держите себя так, словно вы – пуп земли.
– А ты? Ты тоже расскажи о себе!
– Я обыкновенная женщина, – сказала Венера. – Живу в Аметьево. В частном доме… Мужа нет… Замужем я, конечно, побывала, но… как это говорят… не сошлись характерами. Но тебе, наверно, это неинтересно.
«В самом деле», – подумал Нагаев, но вслух сказал:
– Ну почему же? Всякая информация о тебе мне интересна…
– Училась в институте культуры… – Венера оценивающе взглянула на Нагаева и тут же сама себя перебила: – Вот и добрались до отеля.
– До ужина еще есть время. Может, прогуляемся по берегу?
– Нет. Я устала, хочу немного отдохнуть.
Нагаев смотрел ей вслед: гибкое тело – словно плывет по воздуху! – пробуждало желание, хотелось, пуская слюну, словно молодой бык, увязаться за ней! От этой женщины исходили какие-то волны, они будоражили его старую кровь, так что ему даже показалось, что он сейчас потеряет сознание…
Наверно, благодаря именно этим волнам по пути в столовую он сразу же краем глаза выхватил Венеру среди разношерстной публики. Она стояла в углу фойе и разговаривала с щеголевато одетым молодым турком. Венера смеялась – точно так же, как недавно с ним! – и время от времени прикасалась ладонью к груди собеседника… Они вели себя очень свободно!.. Как близкие люди. Видно, что они не чужие друг другу… У Нагаева защемило сердце.
…Сейчас, в полутемном кабинете, его сердце снова заныло – как тогда.
– Потаскуха! Дешевая потаскуха… – зашептал он.
Включив настольную лампу, схватил листочки бумаги и начал судорожно писать: «Венера – потаскуха! Венера – шлюха!»
Шлюха! Шлюха! Шлюха!
Пусть, пусть знают, кто она такая! Пусть знают ее родственники и соседи!
И такая – такая! – его, Нагаева, самого Альберта Марленовича! – отвергает?!
Дыхание с шумом вырывалось из его ноздрей, но вдруг он замер и с удивлением посмотрел вниз – подол его махрового халата приподнялся кверху, словно шалаш для влюбленных.
Ах!
Неужели те таинственные волны, которые исходили от Венеры, проникли и сюда, в его укромный кабинет?
Нагаев торопливо встал из-за стола, скинул халат, оделся, затолкал исписанные листки бумаги себе в карман, туда же сунул пузырек с клеем…
Стараясь не шуметь, на цыпочках вышел из квартиры, хотя жена все равно не услышала бы его – вот уже лет пять-шесть она жалуется на глухоту, да еще на ночь засовывает в уши вату.
Машину он обычно оставлял у подъезда. Ловко лавируя, Нагаев выехал со двора и помчался по пустым улицам в сторону Аметьево.
Он уже ехал по трассе, когда заметил впереди на обочине двух девушек. Они голосовали. Нагаеву вовсе не хотелось сейчас кого-нибудь подвозить. Но лишь отъехав на какое-то расстояние, он вдруг сообразил: так это же уличные проститутки! И одна из них, кажется, была похожа на Венеру. Неужели это она?! Нагаев нажал на тормоз. Оставшиеся далеко позади «бабочки» продолжали махать ему рукой.
Нет, не может быть… Нагаев усмехнулся. Вряд ли Венера выходит на ночные улицы. Он нажал на педаль газа и в тот же момент неожиданно для себя сделал открытие: а ведь ему хочется, чтобы та стоящая на перекрестке проститутка в короткой юбке и чулках-сеточках оказалась Венерой! Тогда бы он без всякого стеснения подошел к ней… и их взаимоотношения стали бы ясными как день. Каждый знал бы свое место и свои обязанности! И не нужно никакой игры, попыток выглядеть не тем, кто ты есть на самом деле…
Вон еще одна стоит с поднятой рукой. Смотри, и эта в короткой юбчонке и чулках-сеточках… Длинные волосы льются на плечи…
Нет, эта не похожа на Венеру… Или похожа?..
Нагаев остановил машину прямо возле девушки.
В открытом окне сначала показались ярко-красные губы.
– Подвезете? – Девушка казалась очень молодой.
– Куда?
– Это уж вам решать, – захихикала девушка, не оставив ни тени сомнения в том, чем она занимается.
Нагаев открыл дверь.
– Сначала съездим в Аметьево, – сказал он. – Я тебе за это доплачу.
Девушка и в самом деле оказалась молоденькой. Сколько ей – восемнадцать? Или уже двадцать? Нагаеву она годилась во внучки… «Если бы я раньше женился», – горько усмехнулся он.
Девушка слегка обеспокоенно спросила:
– А зачем нам в Аметьево?
– Дело есть… – Нагаев внимательно посмотрел ей в лицо. – Тебе не страшно одной стоять ночью на улице?.. Венера…
Девушка глянула на него с удивлением.
– Вообще-то я – Ленария… Но, если хотите, можете называть Венерой.
– Чем занимаешься днем?
– Днем я сплю… – Девушка изобразила нечто вроде смешка. – А ты, дяденька, любишь задавать вопросы.
Некоторое время они ехали молча.
– Студентка я – вдруг сказала девушка. – Учусь в университете.
«В каком?» – хотел спросить он, но вовремя остановился. А не все ли равно? У таких девушек легенды готовы заранее.
Нагаев остановил машину возле тихой улочки, где жила Венера. Выдернул ключ, сунул его в карман и, бросив девушке: «Я сейчас вернусь, сиди здесь», – поспешил в темноту.
Фонари не горели, и это было ему на руку. Похолодало… На Нагаеве была лишь тонкая курточка, он зябко поежился… но огненный комок внутри него вдруг снова вспыхнул, заворочался, и все тело начало заливать огнем. Осенняя ночь словно сгустилась и опалила ему лицо своим жарким дыханием. Да… хоть и было лето длинным, но все равно неизбежно приходит осень. И ничего с этим нельзя поделать…
Вон там, через два дома, живет Венера. Кажется, в одном из окон горит свет? Может, там – в теплой комнате – Венера с кем-то милуется? А он – Альберт Марленович! – в темную ночь, скрываясь от людских глаз, словно вор, расклеивает листки бумаги на уличных столбах. «Венера – шлюха!» Пусть знают, кто она на самом деле!
Так, спешным шагом, он обежал всю улицу. Сердце билось в груди, готовое выскочить, кровь разгорячилась… Ему казалось, что даже глаза у него горят в ночи красными угольками…
Он открыл дверцу машины и услышал глуховатый встревоженный голос девушки:
– Где ты был?
– Поехали! – И он с яростью воткнул ключ в зажигание.
Через некоторое время «бабочка» снова подала голос:
– Я испугалась…
– В каждой профессии есть свои опасности…
Уже почти у самого дома он завернул машину в тихий переулок. Было тесно и неудобно, но Альберт Марленович ничего не замечал.
– Венера! Венера. Венера… – повторял он не переставая, и никакого другого слова или имени не сорвалось с его языка.
– Не торопись, не торопись… – бормотала девушка, тщетно пытаясь приладиться к нему.
– Венера-а-а…
Машина, словно утомившись стоять на одном месте, мягко переваливаясь с боку на бок, неспешно покатила куда-то вперед по глухому переулку…
…Они познакомились в Анталии.
Нагаев поехал отдыхать именно туда, наслушавшись восторженных отзывов знакомых. …Он шел в приподнятом настроении по набережной, любуясь красотами природы, – а более всего собой! – и уже недалеко от своего отеля на одной из многочисленных скамеек заметил смуглую молодую женщину – да, да, женщину! – в каждом ее движении чувствовалась нега, свойственная только весьма опытным женщинам, – говорившую по мобильному телефону, и – остановился как вкопанный. А ведь он всегда смеялся над выражением «любовь с первого взгляда». И это в его возрасте!..
Впрочем…
Он слыхал о мужчинах своего возраста, которые теряли голову и, забыв обо всем, ныряли в океан любви, и, уже почти утонув, со страшными усилиями все-таки выбирались на надежный берег. Но он также слышал и о тех, кто навсегда исчез в этой пучине…
Однако теперь, когда перед ним сидела такая женщина – не полная и не худая, а именно во вкусе Альберта Марленовича, – разве мог он думать о каком-то чужом опыте в стране любви? Какой опыт? Здесь его нет … Как нет и опыта смерти…
От всего существа женщины веяло тем, что она татарка. А ведь нет ни одного такого типа лица, которое можно было бы наверняка назвать татарским. Каких только татар не встречал в своей жизни Нагаев! Но вот, поди ж ты, оказывается, своего видишь издалека!
Он приблизился и порадовался еще раз – он не ошибся!
Женщина разговаривала по мобильному на татарском языке.
– Я здесь замечательно отдыхаю, не надо мне рассказывать о них! – Женщина даже не посмотрела на присевшего рядом мужчину – даже краем глаза не взглянула! – У меня здесь душа спокойная… Достали меня все… А ему не говори, где я…
Договорив, она стремительно поднялась со скамейки.
– Извините… – торопливо попытался остановить ее Нагаев.
– Не извиню! – ответила женщина и, словно удивившись, кто бы это мог быть, посмотрела на него – заинтересованно и испытующе одновременно. – Вы кто?
– А… Да-да. Будем знакомы – Альберт Марленович. Из Казани.
– Венера. – Женщина просто и непринужденно протянула ему руку.
– Я краем уха услышал, как вы разговаривали, и словно в Казань вернулся… – начал было он, но женщина сухо остановила его.
– И что там есть особенного, в Казани?
– Как что… Родина… так сказать…
– Ну, раз вы так быстро заскучали, зачем же сюда приехали?
– Как раз затем, чтобы скучать! – ответил Нагаев, радуясь, что так быстро нашелся.
– Тогда вам слишком часто придется скучать. Здесь почти половина приезжих – из Казани.
– Вы тоже?
– А разве не видно? – рассмеялась женщина.
– Может, после ужина посидим где-нибудь, поговорим?
Венера снова посмотрела на него испытывающим взглядом… из-под ресниц…
Эх, Нагаев просто таял от такого женского взгляда.
– Не люблю я сиде-еть… – протянула Венера. – Вот если бы вы пригласили меня на дискотеку… может, я бы и согласилась. Здесь классные ночные клубы… Но… – И снова этот взгляд из-под ресниц…
«Ага, она, похоже, считает, что я слишком стар, – с обидой подумал Нагаев. – Она еще не знает… Она еще… Да я… я…»
– Пожалуйста, – сказал Нагаев бодрым голосом. – Станцуем по полной программе… – Представив, как будет скакать под современную музыку, он усмехнулся себе под нос.
Но выяснилось, опасался он зря. Увидев в клубе, как наяривают старушки, он совершенно успокоился. Хе, да он на их фоне…
И все же выходить в круг не торопился.
Есть ли кто-нибудь более жалкий, чем тот, кто ведет себя несообразно возрасту? Никто не хочет стареть, но разве природу обманешь?.. Увы…
А Венера все танцевала и танцевала, забыв обо всем на свете.
Нагаев сидел, понемногу потягивая вино, и с восхищением смотрел на нее. А когда она чуть ли не за руку выдернула в круг, он даже потанцевал немного. Впрочем, танцевал – это громко сказано, скорее – потоптался на месте, помахал руками. Если бы сотрудники его института это увидели, наверно, умерли бы со смеху. Разумеется, они бы не стали смеяться при нем, но наверняка где-нибудь в туалете – передразнивая его ужимки и задыхаясь от хохота.
Мужчина, потерявший разум из-за женщины, готов не то что плясать, но и сделать любую глупость. В такие моменты забываются и звания, и должности, слетают все маски, прикрывающие истинную суть человека.
Видимо, Венера была соблазнительна не только для него: он вдруг заметил, что вокруг нее крутится горбоносый парень с волосами, затянутыми сзади в хвост.
И, как оказалось, не зря крутился!
В какой-то момент – может, когда рассчитывался с официантом, – Нагаев вдруг потерял Венеру.
Сначала он ее ждал, утешая себя тем, что она, вероятно, ушла в туалет. Потом, когда надежда умерла, – в клубе уже никого не осталось, кроме прибирающихся на столах официантов, – он еще долго не мог встать и уйти. Выйдя на улицу, он застыл в недоумении. Как же так? Как можно так насмеяться над человеком?! У него защипало в глазах, словно злость вперемешку с горячим дыханием вырвались из ноздрей, опалив лицо. Ведь его самым наглым образом использовали! Как игрушку… нет, как дойную корову… Лох! Старый дурак… Казалось, что если сейчас перед ним появится Венера, он растерзает ее!
Она не появилась.
Но на следующий день вечером Венера, как ни в чем не бывало, пришла к нему в номер.
…Еще утром Нагаев почувствовал, что у него поднимается температура. Кажется, и давление подскочило. Это был результат пережитого унижения. Он не стал спускаться в столовую, целый день пролежал. Все внутри него горело, – и он пил и пил воду. А потом его долго и мучительно рвало…
Он ругал себя за наивность, повторяя вновь и вновь: «Дурак… тупица… Дур-рак. Так и поступают с развратными стариками вроде тебя!» Ему хотелось что-нибудь сделать с этой бессовестной женщиной. Но что он мог?
И вот она появилась сама. Улыбнулась. Сморщила лоб.
– Вас нет, и я забеспокоилась, – сказала она. – Вы заболели?
И Нагаев сразу забыл о своей злобе, обиде и унижении. Словно ветром сдуло пыльцу недоразумения. Боже, так он готов простить любой ее проступок! Только бы она стояла рядом и ее чуть хрипловатый голос ласкал его слух…
– Куда ты пропала вчера?
Венера положила свою маленькую прохладную ладонь на его лоб.
– Да ты горишь, милый. Лекарство принял?
Она все время путалась, говоря ему то «вы», то «ты».
Нагаев повысил тон:
– Хватит… Отвечай на вопрос!
Венера отдернула руку, отступила на шаг.
– Что с вами? Если вы будете говорить в таком тоне, я уйду.
Не помня себя, Нагаев вскочил с постели и прижал Венеру к груди.
– Нет, нет. Не уходи. Иначе я умру! – Просительная интонация захлебнулась волной отчаяния.
Такой голос мог бы открыть ворота любой крепости, но Венера и бровью не повела. Она оттолкнула его от себя обеими руками и холодным тоном сказала:
– Успокойтесь, пожалуйста. Вы же интеллигентный человек. Зря вы беспокоились. Это называется «уйти по-английски».
Да-да, конечно, он все понимает… Может, у англичан принято уходить вот так, без слов… Но ведь он-то не англичанин! Мужчина не для того приглашает женщину развлекаться, чтобы она исчезала не прощаясь.
А Венера была женщиной. Такие и в старости не теряют своих женских чар. Ветреницы – обманывают тебя сколько хотят, обирают до нитки, предают, превращают тебя в пыль; но ты не способен злиться на них долго, твоя ненависть быстро испаряется… И вот это дьявольское отродье уже захватывает всю твою душу и тело, расползается по тебе, как раковая болезнь, пробивается метастазами по всем твоим органам.
Спасения нет!
Но, черт побери, и спасаться не хочется!..
…Понаблюдав за страданиями Нагаева, Венера вдруг снова громко рассмеялась.
– Не волнуйся из-за ерунды. Вот же я! – стою перед тобой. Ну, что будем делать? Сегодня я уже не приглашаю тебя в ночной клуб…
Очнувшись, Нагаев бросился к холодильнику – вытащил фрукты. На середину низенького стола выставил бутылку «Хеннесси», привезенную из Казани.
И снова музыка… полумрак комнаты… рядом женщина, и ее плечо прикасается к твоему… Что еще нужно мужчине, жаждущему любви?
– Кто этот горбоносый парень? – спросил он вдруг.
А Венера вместо ответа выскользнула из его объятий и начала торопливо одеваться.
– Вы, мужчины, все из одного теста… Непременно хотите быть хозяевами. А я – свободная. Куда хочу – туда иду, с кем хочу – с тем и буду… Я ведь не твоя секретарша, чтобы требовать от меня подчинения!
– Что это на меня нашло, я сам себя не понимаю… – Нагаев сел, свесив голые волосатые ноги на пол. – Видимо, это ревность. Значит, я люблю тебя!
– Ты себя любишь, дорогой. Все, на чем останавливается твой взгляд, должно принадлежать тебе.
– И ты будешь моей!
– За версту видно, что ты начальник. – На ее лице появилась кривая усмешка. – Время покажет. Как бы ты сам не стал моим!
– Я согласен! – ответил он, а про себя подумал: «Не родился еще тот, кто может подмять под себя Нагаева!» Он живет так, как хочет… Мир должен быть таким, каким видит его он, Нагаев! Ну а такую женщину он вполне может оседлать…
Чувство превосходства вообще было у него в крови. Но иногда это чувство отступало – как пес, прячущийся в конуру и посверкивающий оттуда глазами, – и тогда Альберт Марленович начинал чувствовать себя наивным ребенком, ему хотелось прижаться к женщине, понежиться, положив голову ей на колени, ему хотелось слушаться ее во всем и ходить за ней по пятам… Но потом все вставало на свои места, пес выскакивал из конуры, и Нагаев снова возвращался в свой прежний образ – надевал поудобнее маску, распрямлял спину, к нему тотчас возвращался его надменный тон.
Так было и на этот раз: в Стамбуле, куда они заехали перед отъездом на родину, Нагаев был уже в своем обычном состоянии.
Поскольку в Казань они вылетали назавтра, то поселились в просторном номере гостиницы, расположившейся у древнего ипподрома, неподалеку от мечети Султана Ахмеда. Из окна открывался чудесный вид на мечеть Айя-София, чуть ближе возвышался столп фараона, вывезенный когда-то по приказу турецкого султана из Египта.
– Во времена Византийской империи здесь был ипподром, – объяснял Нагаев Венере, занятой размышлениями о том, какое платье надеть – они собирались идти в город. – Поэтому турки прозвали эту площадь Ат Майданы. Несколько веков назад какой-то из турецких султанов казнил здесь десятки тысяч янычар за участие в восстании. Так что на этой площади, как и на нашей Красной, крови было пролито немало…
– Ах, до чего же много знает мой профессор… – Венера, кажется, выбрала, наконец, платье, потому что довольно улыбалась. – Давай, давай, одевайся скорее. Прогуляемся по Капалы Чаршы.
Нагаеву ужасно не хотелось идти на этот знаменитый стамбульский базар. Он, как и большинство мужчин, терпеть не мог ходить по магазинам и рынкам. Но что делать, если ты с женщиной?.. Ведь там, где продают и покупают, женщина чувствует себя как рыба в воде! Даже если она ничего не покупает…
Миновав мечеть Баязита, они направились в Капалы Чаршы. Чего только здесь не было! – настоящий восточный базар. Иностранцу здесь находиться – вообще труд особый; то, что он приезжий, у него написано на лбу, поэтому его беспрестанно атакуют мальчишки со своим нехитрым товаром, лезут в глаза, словно надоедливая мошкара.
Почти на каждом шагу слышится русская речь. Можно подумать, что пол-России съехалось сюда… Словно сбылась давняя мечта русских политиков: со времен Петра они хотели завоевать Стамбул, то есть Царьград. Впрочем, кажется, некоторые современные политики и сегодня не расстались с этой тайной надеждой. Ну что ж, желания и возможности не всегда совпадают…
Когда они забрели на улочку, где торговали золотом (а как иначе назвать этот бесконечный ряд лавок и магазинчиков?), с Венерой что-то случилось: ее дыхание участилось, щеки покраснели, на лбу заблестели капельки пота. В первом же магазине она забыла обо всем – пропала! И чему тут удивляться, – говорят, что порой в таких местах женщины даже теряют сознание! Такова власть золота: в свете его ослепительного блеска ты можешь уподобиться известному герою сказки «Тысяча и одна ночь», который, попав в пещеру, полную сокровищ, забыл волшебное слово…
Пока Венера торговалась, Нагаев из магазина напротив купил ей в подарок ожерелье.
Венера была в восторге… Кто же не любит знаков внимания?
– Сколько заплатил? – спросила она чуть погодя.
– О цене подарка не спрашивают.
Но она все же заставила его сказать.
– Эх, профессор мой, до чего же ты наивен, – огорчилась она. – Ты же заплатил втридорога! Турки любят торговаться. А того, кто не торгуется, они даже за человека не держат…
– Мужчина щедр, пока в женихах ходит, – сказал Нагаев, кстати вспомнив эту услышанную некогда поговорку.
Венера вдруг покраснела и как бы смущенно потупилась…
Вот чертовка! Ну как такую не любить?!
Нагаев глянул на часы. Он еще по приезде в Стамбул переговорил по телефону со своим давним знакомым – профессором Тураном Язганом. Когда они поговорили о том о сем и Нагаев передал слегка залежавшиеся и зачерствевшие за время отдыха в Анталии приветы, Туран-бей после некоторой паузы спросил:
– Вы свободны вечером? Сегодня у нас званый ужин в честь наших соплеменников из Азербайджана. Я приглашаю вас.
– С удовольствием, – обрадовался Нагаев. – Но… – и он перешел на турецкий: – …я с женщиной…
Нагаев был прекрасно осведомлен, что Туран-бей хорошо говорит на татарском языке, но ему хотелось продемонстрировать, что и он парень не промах, потому и слепил эту фразу. Кстати, пусть и Венера удивится… По правде сказать, его желание попасть на турецкий банкет было вызвано именно стремлением покрасоваться перед Венерой, еще раз показать ей свою значительность.
– Хорошо, приходите к шести вечера в офис, – сказал Туран-бей.
Его офис располагался недалеко от базара, и они отправились пешком.
Ужин должен был состояться в одном из ресторанов на площади Таксим. Они ехали в машине Туран-бея, и Нагаев незаметно посматривал на Венеру: осознает ли она, как уважают турки «ее профессора» – только что на руках не носят, – называют Нугай-беем! Он и сам, хоть и родился в бедной крестьянской семье, всегда верил, что предки его были беками.
За столом Нагаев был рассеян, тосты слушал вполуха (по опыту зная, о чем говорят на таких мероприятиях), но ему было приятно сидеть, ощущая тепло, исходящее от Венеры. Пусть знает эта казанская гордячка, с кем сидит! Вот посол Азербайджана. Представительный мужчина с белой бородкой и бледным лицом. Вот турецкий министр. Вот…
Нагаев тоже сказал тост на татарском языке. Может быть, гости и не все поняли… Но до всех дошло, что хвалил он Турцию, потому дружно аплодировали.
Зазвучала энергичная турецкая музыка. На маленькую сцену в глубине зала выскользнула молодая турчанка: грудь прикрыта розовым бюстгальтером, на юбке из черного шифона пламенеют красные розы. Что это она танцует?.. Неужели танец живота? Музыка становилась энергичнее, а в глазах сидящих за столом мужчин плескалось все больше страсти; и уже то один, то другой украдкой облизывал губы. А девушка все танцевала – извивалась, как змея, стремилась куда-то, как степная кобылица…
Нагаев ощущал себя уже не беком, а ханом. Наверно, подумал он, когда-то и татарские ханы так же наслаждались танцем красивых девушек. В своих шатрах… А он сидит здесь, – в центре Стамбула! – и для него танцует турецкая красавица.
Тем временем девушка спустилась в зал и начала танцевать перед каждым гостем отдельно. Счастливчик, которого удостоили таким вниманием, восхищенно цокал языком и протягивал девушке деньги. Благостное настроение Нагаева немедленно улетучилось: у него не было мелких денег. Самая мелкая купюра – сто долларов. Нашими деньгами это будет… будет… Короче, очень много будет! А девушка неотвратимо приближалась к нему. Если не дашь денег, умрешь со стыда. Все будут говорить, что татары – жадные и бестолковые. А потом рядом сидит Венера! И он, лучезарно улыбаясь и демонстративно развернув стодолларовую бумажку – пусть видят! – засунул ее девушке в ложбинку между грудями. «Вот я какой!» – говорил его взгляд, когда он краем глаза посмотрел на Венеру. Однако кислое выражение ее лица окончательно добило его и так не ахти какое настроение. Не оценили! Даже не заметили… Эх, и щедростью блеснуть не получилось, и ста долларов лишился.
По дороге в отель Венера молчала. Нагаев тоже молчал, словно в чем-то был виноват. Только перед самым входом в отель Венера повернулась к нему и сказала:
– Ты, товарищ профессор, чуть не сожрал глазами танцовщицу. Даже сто долларов не пожалел. – И, помолчав немного, добавила: – Бедные студентки…
Нагаев удивился: при чем тут студентки?
– Если уж ты так набрасываешься на незнакомую иностранку, представляю, что ты делаешь со студентками, которые зависят от тебя…
– Это было восхищение произведением искусства, – сухо ответил Нагаев.
Неожиданная радость волною переполнила его существо: кажется, эта ломака ревнует?
Они стояли в зале аэропорта, ожидая самолет.
– Спасибо тебе, мой профессор, – сказала Венера, взяв его за руку. – От этого путешествия у меня остались восхитительные воспоминания. – Она казалась действительно взволнованной. – У меня для тебя маленький подарок… – И она протянула ему красивую коробочку.
– Золотое перо… Пусть все, что ты напишешь им, будет на вес золота.
– Все, что я пишу, бесценно, – высокомерно ответил Нагаев.
Венера рассмеялась, высоко вскинув подбородок – такой круглый и красивый.
– Почему ты смеешься?
– Мужчины о себе такого высокого мнения…
– Если сам себя не похвалишь, кто похвалит?
– Я тебя похвалю… – И Венера снова беспричинно засмеялась.
– Мы же будем встречаться в Казани?
– А твоя жена? Дети? Такому большому человеку, как ты, нужно беречь свой имидж, не шути, профессор!
– Отношения… дружба с такой красивой женщиной только укрепляет имидж.
Однако встретиться в скором времени им было не суждено. Сразу после приезда в Казань Нагаев оказался в водовороте неожиданных забот и неприятностей. Хотя неприятности – это мягко сказано. По существу, ему нанесли удар ниже пояса! Не прошло и недели после возвращения, как его вызвали в Кабинет министров.
Войдя в нужную дверь, Нагаев увидел за столом мрачного человека намного младше себя. Безо всяких прелюдий и ритуальных расспросов о здоровье – впрочем, на кой ляд ему здоровье Нагаева?! – чиновник сразу взял быка за рога.
– В работе института есть серьезные недостатки, – сказал он. – Весьма серьезные… Мы недовольны работой руководства.
– Какие недостатки? Назовите конкретно, – сказал Нагаев, немного растерявшись.
– Смена поколений, Альберт Марленович, – резко ответил чиновник. – Надо дать дорогу молодым.
У Нагаева потемнело в глазах, а лицо, наверно, побледнело, потому что чиновник протянул ему стакан с водой.
– Не волнуйтесь вы так. Мы же не гоним вас из института. Будете заведующим сектором.
– Мне до пенсии осталось пять месяцев. Неужели не могли подождать?
– А что это меняет?
– Я пойду к президенту.
Чиновник с улыбкой раскинул руки:
– Пожалуйста!
Ну, разумеется, если бы вопрос не был решен на самом верху, разве этот чиновник разговаривал бы с ним в таком тоне?
– И кого на мое место?
– Вы его знаете. – И он назвал знакомое имя. – Советую не шуметь, – сказал он, заметив, что Нагаев собрался уходить. – Персональная машина останется у вас… О деталях еще поговорим… Нам же еще жить вместе, Альберт Марленович… – Чиновник понимающе улыбнулся. – Торжественно отметим ваш юбилей. Орден я вам лично обещаю.
– Спасибо, конечно… – пробормотал Нагаев.
От чиновника он прямиком поехал домой. Ему нужно было успокоиться и подумать о том, как теперь быть. Когда открыл входную дверь, ему в нос ударил запах корвалола. Из комнаты послышался плаксивый голос жены:
– Пришел? Где ты был? На работе тебя нет, мобильный не берешь…
– Что случилось?
– Кажется, я умираю. Сердце колет…давление подскочило…
– Надо было вызвать «скорую».
– Да что они могут?
– Что же делать? – Нагаев обессиленно опустился на стул, положил под язык валидол. Да-а… Как заметил кто-то: «Делать-то шо?»
Жена тем временем запричитала:
– Ты смерти моей жде-ешь… И отдыхать, наверно, с какой-нибудь своей любовницей ездил…
– Успокойся, пожалуйста. Не до тебя сейчас…
– Ты всю жизнь был эгоистом…
Нагаев разозлился:
– Хватит, наконец!
И тут зазвонил телефон. Нагаеву ни с кем не хотелось сейчас говорить. Но телефон звонил и звонил.
– Да!
– Здравствуй, милый профессор… Ты куда пропал? – В трубке послышался радостный голос Венеры. – Ты совсем исчез! Никаких вестей от тебя. Давай встретимся!
– Нет… Простите…
Телефон зазвонил снова.
– Ты… шутишь? Альберт…
– Нет, не шучу. Слышите, я серьезно! Серьезно!
Короткие гудки…
Он сидел, уставившись в точку на обоях. Стемнело; скользя тенью, прошелестела в спальню жена. А Нагаев не двигался с места.
…Напрасно он так тяжело воспринял свое понижение в должности. Не кресло же потерял, а огромный груз с плеч снял! Теперь у него полно времени, ответственности меньше во много раз, машина под рукой, шустрый шофер по первому же знаку подгоняет ее к подъезду. В институте, как оказалось, его уважают и без его высокого кресла. А что еще нужно человеку?
Но сердце болело и напоминало, что ему чего-то не хватает. Не чего-то – ему Венеры не хватало… женщины!
Правда, он как-то пытался переговорить с нею – это было сразу после того, как он сложил с себя полномочия директора института:
– Венера, прости меня, ради бога… – начал он, стараясь говорить бодрым голосом.
– Кто это?
– Уже не узнаешь? Это Альберт Марленович. Твой профессор…
– Я не знаю такого человека. И вообще… не беспокойте больше звонками.
– Венера!..
В ответ раздались короткие гудки…
С тех пор прошел уже месяц. Каждую неделю Нагаев едет в Аметьево, проходит по знакомой улице, клеит на столбах разоблачительные записки. Это дает ему успокоение на неделю. Но потом унижение и обида вспыхивают с новой силой, и он посреди ночи снова гонит машину в Аметьево и снова крадучись расклеивает свои объявления: «Венера – потаскуха!», «Венера – шлюха!».
Вот и сейчас его машина, разрывая ночь, несется в сторону Аметьево. Но в этот раз на перекрестках почему-то не видно «ночных бабочек», улицы пустынны, лишь изредка встречаются запоздавшие машины.
…Его поймали у первого же столба: словно из-под земли выросли двое и схватили его под руки.
– Мы тебя, урод, давно поджидаем, – сказал один из них.
Другой размахнулся, чтобы ударить, но, увидев выражение лица Нагаева, передумал.
Нагаев впал в состояние ступора и ничего не понимал.
В отделении милиции все дежурившие милиционеры собрались на него посмотреть.
– А я думал, что профессора – люди умные, – сказал невысокий сержант.
– Среди них многие – «того», – ткнул себе пальцем в лоб другой. – От большого ума…
– Садись, – сказал капитан. – Сейчас составим протокол. – Фамилия, имя?
– Прошу вас обращаться ко мне на «вы».
Капитан удивился:
– Да? Культурный, значит… Фамилия, имя, отчество?
– Альберт Марленович Нагаев…
Заполнив протокол, капитан придвинул к нему бумагу.
– Пишите объяснительную.
– Что писать?
– Почему вы распространяете листовки с клеветой? В каких вы отношениях с Венерой… так… Ибатовой? Пишите подробно. Не мне вас учить.
– Никаких листовок я не распространял.
– Ага… Значит, когда вас поймали наши сотрудники, вы остановились у столба пописать, так?
– Так!
– И вы специально приехали ночью в Аметьево, чтобы пописать, так?
– Так!
– Ну, тогда так и пишите…
И Нагаев написал, что дома мается от невозможности сходить по малой нужде, и о том, что может делать это только ночью в Аметьево под конкретным столбом…
Прочитав объяснительную, капитан от души посмеялся. Смеялся так, что даже прослезился!
– Ну, умора… Счас помру… – Он снова перешел на «ты». – Под дурачка косишь, профессор? А справка у тебя есть?
– Какая справка?
– О том, что ты – шизофреник…
– Нет.
– Значит, найдешь. Такой, как ты, если надо, любой документ достанет. – Глаза капитана были полны ненависти. – Идите. Завтра к одиннадцати часам придете к следователю. В пятнадцатый кабинет.
– До свидания.
Капитан не ответил.
Разумеется, Нагаев подсуетился и обзвонил нужных людей. Когда назавтра он снова пришел в это здание, в его кармане лежала справка о том, что он болен шизофренией. Душа, раздавленное самолюбие Нагаева рыдали! Ведь теперь он пропал! Все, чего он добивался по крупицам всю жизнь, рухнуло в одночасье. Репутация – вдребезги! Неужели ему придется доживать свою жизнь в позоре, с вечной печатью шизофреника на лбу?!
Нагаеву казалось, что вся Казань смеется над ним. Теперь он, наверно, и в институт больше не пойдет. Провались он пропадом! А Венера? Как посмотреть ей в глаза?
А Венера сидела в кабинете следователя.
– Здравствуйте, – промямлил Нагаев. Никогда прежде он не чувствовал себя таким ничтожеством, грязным насекомым.
– Садитесь, Альберт Марленович. – Не поднимая глаз от бумаг, следователь кивнул на стул.
Нагаев положил на стол листок бумаги.
– Что это?
– Я – шизофреник…
– Да? Вообще-то мы и не сомневались. Но без специальной экспертизы не обойдется.
И тут послышался голос Венеры:
– Специальная экспертиза не потребуется.
Следователь с недоумением уставился на нее.
– У меня нет к нему никаких претензий. Я забираю свое заявление.
– Вы хорошо подумали? – Следователь вынул из папки какую-то бумагу и протянул ее Венере. – А вдруг этот тип начнет снова?
– Не начнет!
Нагаев забегал глазами, не зная, куда спрятать покрасневшее лицо.
– Тогда… – следователь встал из-за стола, – я не задерживаю вас. У нас дел по горло…
На улице Венера взяла Нагаева под руку.
– Давай посидим вон в том кафе. Нам надо о многом поговорить, – сказала она.
Нагаев посмотрел ей в глаза. И не увидел в них ничего, кроме жалости.
– Я не понимаю… Как ты… так… можешь…
Женщина грустно улыбнулась:
– Ты еще многого не понимаешь, милый… – И она погладила мягкой ладонью его мокрую щеку.
